Обвинительный акт адмиралу Эбергарду

 

Утром 11 февраля 1915 года на Севастопольский вокзал прибыл императорский поезд Николая II, совершавшего вояж по южным губерниям и пожелавшего «лично видеть боевую работу нашего флота и славных моряков-севастопольцев». На перроне царя встречали морской министр генерал-адъютант И.К. Григорович, товарищ министра внутренних дел генерал-майор свиты В.Ф. Джунковский, командующий флотом Черного моря адмирал А.А. Эбергард, комендант Севастопольской крепости генерал-лейтенант А.Н. Ананьин, главный командир Севастопольского порта вице-адмирал Н.С. Маньковский, другие военные и гражданские чины, а также депутация городских обывателей. Приняв рапорт комфлота и хлеб-соль горожан, государь на катере отправился на внутренний рейд, обошел корабли эскадры и посетил линкор «Ростислав» и крейсер «Кагул».
А накануне высочайшего визита И.К. Григорович пригласил А.А. Эбергарда в великокняжеский дворец и сообщил командующему флотом, что в штабе Верховного главнокомандующего и в столичных «высших сферах» недовольны начальником штаба флота контрадмиралом К.А. Плансоном" и особенно флаг-капитаном по оперативной части капитаном 1 ранга К.Ф. Кетлинским. Последнего сам министр, который вообще не стеснялся в выражениях при характеристике подчиненных, в своих воспоминаниях назвал «упрямым резонером, всегда находящим всякие препятствия для выхода кораблей из гавани». И.К. Григорович «дружески посоветовал» комфлоту согласиться на замену своих ближайших помощников и даже назвал фамилии их возможных преемников. Однако такое предложение шло явно вразрез с джентльменскими представлениями А.А. Эбергарда о служебной этике. Адмирал категорически отказался последовать этому совету, подчеркнув, что всю ответственность за положение дел на флоте несет только он. Министр, тем не менее порекомендовал обдумать эту идею и, во всяком случае, ничего не говорить о состоявшемся разговоре государю.
Однако командующий флотом, отличавшийся решительным и прямолинейным характером, посчитал необходимым внести в дело полную ясность и на следующий день, сделав всеподданейший доклад о деятельности Черноморского флота в первые месяцы войны, попросил императора выслушать просьбу частного характера. Вот как со слов самого А.А. Эбергарда воспроизвел этот разговор капитан 1 ранга Н.Р. Гутан:
«А[ндрей] А[вгустович] на разрешение Государя говорить, в присутствии оставшегося в салоне морского министра, доложил следующее: «Я имею сведения, что в Ставке недовольны деятельностью моего начальника штаба и флаг-капитана, и мне предлагают их сменить. Но за боевую деятельность флота, Вашим Величеством мне вверенного, отвечаю я один. И если это недовольство действительно существует, я Всеподданнейше прошу Ваше Величество меня заменить, и ради блага России и пользы флота буду считать это Высочайшей мне милостью». Государь был удивлен и спросил А.А., откуда у него эти сведения. А.А. ответил: «Мне сообщил это Генерал-Адъютант Григорович». Тогда Государь, обернувшись к Адмиралу Григоровичу, спросил морского министра, откуда он это знает, и прибавил: «Я только что сам был в Ставке, и Великий Князь мне ничего по этому поводу не говорил». Адмирал Григорович ответил, что об этом много говорят в Петербурге. На это Государь возразил: «Иван Константинович, нельзя же всякому вздору верить». И, обращаясь к А.А., прибавил: «Я вполне вам доверяю и доволен вами и деятельностью флота, о чем можете объявить в приказе». Вопрос был исчерпан, а флот на следующий день снова вышел в море».
Однако в Морском генеральном штабе, а затем и в морском штабе главковерха, учрежденном в январе 1916 года, попытки сместить черноморское командование оставлены не были. Между тем задача эта была не из легких. Командующий пользовался непререкаемым авторитетом среди подчиненных; есть основания полагать, что ценил А.А. Эбергарда и сам император. Тем не менее, с благословения главы морского ведомства начальник Морского штаба Ставки (он же — начальник генмора, т.е. Морского генерального штаба) адмирал А.И. Русин и его деятельный флаг-капитан капитан 2 ранга А.Д. Бубнов" проявили завидную настойчивость. 9 июля 1916 года морской министр в присутствии А.И. Русина представил государю доклад, принадлежащий, по всей вероятности, перу А.Д. Бубнова. Зачитав доклад, И.К. Григорович просил Николая II назначить на пост командующего Черноморским флотом контр-адмирала А.В. Колчака — начальника минной дивизии Балтийского моря. «Я видел, что Государь не очень доволен такой моею просьбою, но, к моему удивлению, он легко согласился...», — вспоминал министр.
Вместе с адмиралом А.А. Эбергардом были смещены со своих постов высшие чины штаба Черноморского флота. Начальника штаба вице-адмирала А.Г. Покровского, не пробывшего в должности и трех месяцев, сменил контр-адмирал М.И. Каськов — бывший командир линейного корабля «Пантелеймон», а затем начальник высадки во время крупных войсковых перевозок на побережье восточной Анатолии весной 1916 года. На должность флаг-капитана по оперативной части новый командующий пригласил капитана 2 ранга М.И. Смирнова — своего старого сослуживца еще по Морскому генеральному штабу. Лишился своего поста и главный командир Севастопольского порта вице-адмирал Н.С. Маньковский, во время многочисленных и длительных походов флота замещавший А.А. Эбергарда в Севастополе. Через несколько недель главный военный порт возглавил старший из боевых флагманов Черноморского флота — вице-адмирал П.И. Новицкий, который в течение двух военных лет командовал дивизией линейных кораблей. Какие же аргументы заставили императора переменить мнение и сместить командование Черноморского флота?
Предлагаем читателям доклад адмирала А.И. Русина от 9 июля 1916 года, названный А.П. Лукиным «обвинительным актом». Текст документа приводится без сокращений и изменений.

«Секретно
ДОКЛАД ПО МОРСКОМУ ШТАБУ
ВЕРХОВНОГО ГЛАВНОКОМАНДУЮЩЕГО
Поставленная Черноморскому флоту с началом войны задача — поддерживать господство на море — наилучшим и исчерпывающим образом могла бы быть выполнена сосредоточением главных боевых усилий Черноморского флота против Босфора как единственного выхода флота противника в море.
Составленные еще в мирное время и известные командующему флотом планы операций на Черном море именно и преднамечали сосредоточение боевых усилий флота против Босфора, и в соответствии с этими планами создавались необходимые боевые средства и должна была протекать боевая подготовка личного состава флота.
В начале войны, до вступления в строй новых линейных кораблей и миноносцев, активная деятельность нашего флота против Босфора могла почитаться спорной — в смысле возможности осуществления полной его блокады — вследствие сравнительной слабости флота и значительной зависимости его от баз. Но и в начале войны высказывались некоторыми морскими начальниками соображения о возможности поддерживать блокаду Босфора наличными силами флота при условии организации погрузки угля в море, в чем наш флот приобрел обширный опыт при неоднократных погрузках угля в океане в минувшую войну.
Командующий флотом Черного моря не счел, однако, возможным сделать опыт в этом направлении и совершенно отказался от мысли блокировать Босфор».


Авторы доклада справедливо отметили трудности, с которыми пришлось столкнуться командованию флота Черного моря при организации действий у побережья Анатолии и в предпроливной зоне. Однако А.И. Русин и А.Д. Бубнов не обратили внимание императора на обстоятельства, не позволившие А.А. Эбергарду добиться полного блокирования Босфора с началом военных действий. Единственная оборудованная база блокирующих сил — Севастополь — находилась без малого в 300 милях, т. е. на расстоянии более чем суточного перехода флота от блокируемого объекта. Имея противником линейный (по германской классификации — «большой») крейсер «Гебен» (в турецком флоте он назывался «Явуз Султан Селим», но сохранил немецкую команду), который почти вдвое превосходил в скорости наиболее боеспособную 1-ю бригаду линейных кораблей и по мощи своей артиллерии был сопоставим с «Евстафием», «Иоанном Златоустом» и «Пантелеймоном» вместе взятыми, командующий Черноморским флотом не имел возможности разделять силы. Не было в его распоряжении ни быстроходных крейсеров, ни современных подводных лодок (первая из них — «Тюлень» — вступила в строй только в феврале 1915 г.), способных непрерывно наблюдать за устьем Босфора. Поэтому адмирал А.А. Эбергард вынужден был всякий раз выводить в крейсерство тихоходную «армаду» флота почти в полном составе. Только в январе 1915 года эскадра провела в море 19 суток и прошла в тяжелых, как правило, метеорологических условиях свыше 4500 миль. Необходимость выхода всей эскадры для действий на неприятельских сообщениях при отсутствии сменности сил приводила к непомерному напряжению Черноморскому флота и преждевременному износу механизмов и без того не новых кораблей и, разумеется, не позволяла непрерывно воздействовать на турецкие коммуникации.
С вступлением же в строй дредноутов «Императрица Мария» (июнь 1915 г.) и «Императрица Екатерина Великая» (октябрь 1915 г.) и формированием трех тактических («маневренных») групп, каждая из которых была в состоянии справиться с «Гебеном», действия флота по нарушению неприятельских сообщений переросли в собственно блокаду как высшую форму борьбы на коммуникациях. На этом фоне утверждение о том, что комфлота «совершенно отказался от мысли блокировать Босфор», выглядит по меньшей мере странным. В этой связи уместно вспомнить и о том, что российский Черноморский флот был единственным из всех воюющих флотов Великой войны, который настойчиво искал встречи с неприятелем в его водах.
Известно, что командующий Черноморским флотом адмирал А.А. Эбергард — флагман весьма энергичный и самостоятельный — с получением сведений о прибытии в Босфор контр-адмирала В. Сушена" с крейсерами «Гебен» и «Бреслау» испрашивал разрешения верховного командования войти в пролив и нанести упреждающий удар по неприятельским кораблям. (Кстати, в конце 1903 г. капитан 1 ранга А.А. Эбергард, будучи флаг-капитаном штаба начальника эскадры Тихого океана вице-адмирала О.В. Старка, придерживался подобной точки зрения в отношении японцев.) По мнению комфлота, «копенгагирование» германских крейсеров, пусть даже ценой потери нескольких старых линкоров, в корне решило бы проблему завоевания и удержания господства на Черном море. Однако стремление черноморского командования взять инициативу в свои руки не нашло понимания ни в столице, ни в Ставке, которые пытались всеми мерами не давать Турции повода к вступлению в войну на стороне Германии, что она все же сделала 29 октября 1914 года. Поэтому на первых порах из Ставки несколько раз «одергивали» А.А. Эбергарда и, в конечном счете, добровольно отдали неприятелю право на первый выстрел. «Полная неопределенность и разноречивость директив, — свидетельствует современник. — Создается обстановка, напоминающая русско-японскую войну, когда флот до последней минуты не знал, будет ли война, а директивы сверху поддерживали в нем уверенность в возможности избежать ее».
Что же касается пассажа об угольных погрузках в море, то трудно поверить в то, что чины морского штаба главковерха, будучи опытными моряками, сами воспринимали его всерьез. Впервые эту, не лишенную экстравагантности, идею выдвинул штаб-офицер для делопроизводства и поручений управления генерал-квартирмейстера при Верховном главнокомандующем генерального штаба полковник Е.Е. Вышинский. В январе 1915 года в докладе на имя генерал-квартирмейстера Ставки генерал-лейтенанта Ю.Н. Данилова он предложил флоту «иметь при себе достаточный запас угля, чтобы не было надобности после нескольких дней плавания обязательно возвращаться в Севастополь». Начальник военно-морского управления при Верховном главнокомандующем контр-адмирал Д.В. Ненюков, запрошенный по этому вопросу как старший из флотских представителей в Ставке, убедительно показал всю нелепость этого прожекта. «Перегрузка угля с пароходов на суда требует безусловной безопасности от атак и тихой погоды, то есть особо благоприятных условий... Из опасения неблагоприятных погод пришлось бы пополнять уголь, пользуясь для этого всяким удобным случаем, что также отвлекло бы флот от его деятельности. Помимо того, присутствие при флоте значительного числа угольщиков (не менее одного на два корабля) потребовало бы для них специальной охраны, которой флот дать им не может за неимением лишних кораблей. Все это вместе взятое заставляет... предпочесть быструю и безопасную погрузку в благоустроенном порту», — докладывал Д.В. Ненюков генерал-квартирмейстеру штаба главковерха 27 января 1915г.22
На этом фоне ссылки на «богатый опыт» эскадр вице-адмирала З.П. Рожественского и контр-адмирала Н.И. Небогатова, которые при переходе на театр войны с японцами грузились углем вне досягаемости неприятельского флота, выглядели не вполне уместными. Однако А.И. Русин и его помощники, полагаясь, очевидно, на неискушенность государя в тонкостях военно-морского дела, дали ход и этому весьма сомнительному аргументу, стремясь любой ценой освободить от должности А.А. Эбергарда.

«Единственные попытки к осуществлению активной операции против Босфора были сделаны в первые дни войны установкой слабого и недостаточно удачного в тактическом отношении минного заграждения.
И все же эти, слабые и не вполне удачные, попытки привели к весьма существенным результатам («Гебен» подорвался на двух наших минах), чем была с очевидностью доказана целесообразность направления военных усилий против Босфора и слабость вспомогательных средств противника (тральщиков и дозорных судов) для борьбы с нашими заградительными операциями. Несмотря на это, с тех пор и до настоящего времени заградительные операции больше не повторялись, и весь наличный состав мин заграждения, вместо того чтобы быть поставленным с активными целями у Босфора, как то предусматривалось планами войны, был целиком командующим флотом поставлен у наших берегов».


Это неправда. С августа 1914 года по июль 1916-го разнородными силами Черноморского флота было поставлено не одно, как утверждают авторы доклада, а три минных заграждения в предпроливной зоне и непосредственно в горле Босфора, не считая четырех активных заграждений на подходах к анатолийским портам Трапезунд, Платана, Уние и Самсун. В первые две военные кампании в неприятельских водах было выставлено в общей сложности около 1370 мин — четверть всех поставленных флотом.
Что же касается упомянутого в документе минного заграждения, поставленного перед Босфором в ночь на 6 ноября 1914 года эсминцами «нефтяного» дивизиона «Гневным» (брейд-вымпел начальника дивизиона капитана 1 ранга М.П. Саблина, командир — капитан 2 ранга В.Н. Черкасов), «Беспокойным» (капитан 2 ранга А.В. Зарудный), «Пронзительным» (капитан 2 ранга В.Н. Борсук) и «Дерзким» (капитан 2 ранга Э.С. Молас), то его едва ли следует полагать «слабым» и «недостаточно удачным в тактическом отношении». Именно на этом заграждении — первом в предпроливной зоне — 2 января 1915 года подорвался минный крейсер «Берк-И-Сатвет», выбывший из строя до конца войны, и, по всей вероятности, погиб минный заградитель «Нилуфер» (около 19 ноября 1914г.).
«Гебен», а затем и «Бреслау» подорвались 26 декабря 1914 года и 18 июля 1915 года соответственно и получили тяжелые повреждения на минах, выставленных заградителями «Великая княгиня Ксения» (флаг начальника отряда заградителей контр-адмирала Н.Г. Львова, командир — лейтенант М.И. Бужинский), «Великий князь Константин» (старший лейтенант Д.Г. Андросов), «Цесаревич Георгий» (старший лейтенант Н.К. Чайковский) и «Великий князь Алексей» (лейтенант Н.Г. Виноградский) 21 декабря 1914 года.
Этот — далеко не полный — перечень потерь неприятеля заставляет усомниться в оценке минно-заградительных действий Черноморского флота в турецких водах как «не вполне удачных». «Из восьми оперировавших на этом морском театре германо-турецких боевых судов за 8,5 месяца войны пять судов подорвались на русских минах... Как же после таких достижений понять распространенное в ту пору в общественных кругах в Петрограде и среди чинов морского ведомства, направленное против адмирала-командующего Эбергарда обвинение в том, что адмирал недостаточно пользовался минным оружием [?] Кто пустил этот зловредный, неправдоподобный слух, создавая миф, — остается невыясненным», — писал впоследствии капитан 2 ранга Н.С. Чириков.
Важно иметь в виду, что в директивах Ставки задача минной блокады Босфора Черноморскому флоту не ставилась. Показательно, что из обещанных в начале 1915 года 4500 мин флот получил только 900, а в августе — сентябре 1915 года высшее командование нашло возможным даже уменьшить минный запас Черноморского флота, передав на Балтику 1047 мин. Тем не менее, оперативная часть штаба флота ставила широкомасштабную минно-заградительную операцию в устье Босфора на повестку дня. Любопытно, что «закупорка» пролива минами, осуществленная во второй половине 1916 года, была спланирована и подготовлена еще капитаном 1 ранга К.Ф. Кетлинским и его подчиненными, хотя успех этого предприятия принято приписывать исключительно А.В. Колчаку.

«Не считая бомбардировок Босфора, которые имели демонстративную цель, единственный вид проявления деятельности нашего флота у Босфора заключался в дежурстве у него наших подводных лодок. Но это дежурство, несмотря на указание по этому поводу командующему флотом, было в оперативном отношении организовано неудовлетворительно и потому не дало с начала войны и до сих пор никаких результатов: подводные лодки не сменялись с дежурства на позиции у самого Босфора, а по возвращении с дежурства подводной лодки в Севастополь посылалась на позицию следующая.
Таким образом, дежурство это периодически прерывалось, чем противник и пользовался для своих выходов в море, не считая ночного времени, когда подводные лодки вообще лишены возможности действовать.
Кроме того, успешная деятельность подводных лодок у Босфора была значительно стеснена тем, что вследствие неудачно поставленного нами минного заграждения, границы коего плохо до сего времени известны, подводные лодки держались на позиции далеко от самого устья и потому неоднократно опаздывали атаковывать входящие и выходящие суда.
Вследствие этого единственная систематическая операция нашего флота у Босфора, будучи с оперативной точки зрения неудовлетворительно организована, не дала никаких результатов и нисколько не способствовала осуществлению поставленной Черноморскому флоту задачи — поддержание господства на море».


И вновь авторы доклада изрядно сгущают краски. Действия подводных лодок в предпроливной зоне были отнюдь не «единственной систематической операцией нашего флота у Босфора». Просчеты в оперативном планировании применения подводных сил, бесспорно, имели место. Штаб флота не обеспечил непрерывности обслуживания основной позиции у устья пролива: с момента ухода из района боевого предназначения одной лодки до прихода второй проходило, как правило, два—три дня. Однако начальник морского штаба Ставки умалчивает о бесспорных достижениях черноморского командования в организации блокирующих действий в районе Босфора. Если бы А.И. Русин и А.Д. Бубнов намеревались объективно осветить положение дел, они, вероятно, вспомнили бы о том, что подводные лодки отвлекались для решения других задач: например, в кампании 1916 года из 33 боевых походов 11 было предпринято в целях обеспечения минных постановок и разведки. Вероятно, государю стоило узнать о совершенствовании способов применения подводных лодок (на смену позиционной службе летом 1915 г. пришло крейсерство в ограниченном районе), об организации оперативного взаимодействия подводных лодок и эскадренных миноносцев (весна 1916 г.), об установлении радиосвязи с подводными лодками путем развертывания эсминцев в качестве кораблей-ретрансляторов. А главное, следовало бы упомянуть о потерях, нанесенных противнику российскими подводниками, например, о пароходе «Зонгулдак» (1545 брт), потопленном подводной лодкой «Тюлень» (старший лейтенант П.С. Бачманов) в августе 1915 года, о транспорте «Дубровник» (4232 брт), которого в апреле 1916 года тот же «Тюлень» под командой старшего лейтенанта М.А. Китицына торпедировал и вынудил выброситься на мель. Этот список можно продолжить: до июля 1916 года подводные лодки флота Черного моря уничтожили или захватили шесть неприятельских пароходов и семь парусных судов суммарной грузоподъемностью около 9000 брт. Однако адмирал А.И. Русин продолжал вводить императора в заблуждение, утверждая, что действия подводных лодок Черноморского флота в течение двух лет войны не дали «никаких результатов».

«Отказавшись от активного и единственно целесообразного способа выполнения поставленной Черноморскому флоту задачи, командующий флотом занял оборонительное положение и приступил к разрешению задачи господства над морем пассивным путем: имеющиеся в запасе Черного моря мины были использованы для заграждения подступов к своим берегам; в некоторых пунктах побережья, поскольку позволял наличный запас артиллерии, были установлены батареи для предотвращения бомбардировки их неприятелем; Черноморский флот крейсировал в открытом море в надежде на случайную встречу с противником, так как за отсутствием наблюдения у Босфора точных данных о его выходе в море в распоряжение командующего флотом быть не могло; все грузовое движение по Черному морю было прекращено за невозможностью осуществления его охраны».

Первая фраза этого абзаца весьма показательна и аккумулирует в себе сущность проблемы, которую М.А. Петров — выдающийся отечественный военно-морской теоретик и историк — назвал «кризисом морского командования». Начальник морского штаба Ставки обвинил командующего флотом в отказе от «единственно целесообразного способа выполнения поставленной Черноморскому флоту задачи», однако сам он не определил этого «способа» в течение двух лет войны. Между тем разработка оперативно-стратегических основ применения сил флота являлась первейшей функцией Морского генерального штаба, который в 1914—1917 гг. возглавлял сам А.И. Русин. Поэтому упрекать в ошибочном выборе форм и способов решения задач, возложенных на действующие флоты, Александру Ивановичу следовало, прежде всего, самого себя.
Прерогативой генмора являлась и агентурная разведка, но и здесь А.И. Русин и его подчиненные не преуспели. В течение первого месяца войны с Турцией — вплоть до конца ноября 1914 года — штаб Черноморского флота не получил ни одного сообщения о планах и действиях противника, а затем — до января 1915 года — в Севастополь поступала в основном информация (точнее, дезинформация) о подготовке турецкого десанта в район Одессы». Однако и в отсутствии «точных сведений» о намерениях неприятельского флота, по А.И. Русину, оказался виноват адмирал А.А. Эбергард.
Утверждение о том, что «Черноморский флот крейсировал в открытом море в надежде на случайную встречу с противником», не соответствует действительности. До осени 1915 года, когда были развернуты систематические действия разнородных сил по нарушению морских перевозок турок, подавляющее большинство выходов флота к неприятельскому побережью планировалось на основании сведений о движении кораблей и судов противника. Другое дело, что эта информация, получавшаяся из Морского генерального штаба, из военно-морского управления при Верховном главнокомандующем, из расположенного в Одессе штаба 7-й армии, а иногда напрямую от посланников в Афинах, Бухаресте и Софии, в большинстве случаев оказывалась недостоверной или запоздалой.

«Однако в скором времени выяснилось, что прикрыть весьма значительное протяжение Черноморского побережья от атак неприятельского флота, а тем более принудить его к бою в открытом море вдали от Босфора вследствие его преимущества в скорости хода совершенно невозможно. Неприятельские корабли, пользуясь отсутствием целесообразной активной деятельности нашего флота и своей быстроходностью, неоднократно выходили в море, безнаказанно бомбардировали наши прибрежные города и прикрывали свой подвоз к Анатолийской армии и к Константинополю.
Для пресечения этого подвоза, по директиве Верховного командования, командующий флотом предпринимал периодические операции против сообщений противника. Сообщения эти совершались в начале войны по трем главным направлениям: Босфор — побережье южной Анатолии, для подвоза к Анатолийской армии, Босфор — угольный район, для подвоза угля в Константинополь и Босфор — северо-западное побережье, для подвоза военной контрабанды. Но каждый раз наши операции против сообщений противника были направлены не к общей для всех этих направлений исходной точке — Босфору, а к конечным их точкам, вследствие чего операции эти решающего результата не имели, и противник, хотя и ценою гибели своих пароходов, пользовался этими сообщениями, пока в них не миновала надобность вследствие занятия нами Трапезунда и соединения Константинополя с сетью железных дорог наших врагов. Каботажное же его сообщение с Константинополем продолжается и до сего времени.
Поставив себе задачей действовать одновременно на трех конечных путях неприятельских сообщений, прикрывать все свое побережье и парализовать крейсерством в открытом море деятельность быстроходного флота противника, командующий флотом непроизводительно изнашивал наличный состав своих сил, ибо ряд этих задач непосилен для выполнения даже флоту, значительно превышающему по своему составу весь настоящий Черноморский флот. А вместе с тем все эти задачи сходились в одной общей точке — в устье Босфора, против которого от всяких операций командующий Черноморским флотом отказался».


Здесь надо сказать, что эпизодические бомбардировки российских портов германо-турецкими крейсерами хотя и причиняли некоторый материальный ущерб, не имели серьезного военного значения и поэтому не вызывали особой тревоги в штабе Черноморского флота. Иное дело — общественное мнение. Выразителем его выступил известный энтомолог А.П. Семенов-Тян-Шанский, сын знаменитого географа и либерала П.П. Семенова-Тян-Шанского. «В широких кругах нашего общества, — сетовал ученый в письме морскому министру в начале июля 1916 года, — растет глухой ропот по поводу продолжающихся набегов к нашим берегам прославленных нашей неуспешной с ними борьбой германских крейсеров «Гебен» и «Бреслау»".
Заметим, что нашим союзникам англичанам не пришло в голову сместить с должности командующего Гранд-Флитом адмирала Дж. Р. Джеллико после обстрелов Хартпула, Скарборо и Уитби (декабрь 1914 г.), Ярму-та и Лоусофта (апрель 1916 г.) германскими линейными крейсерами".
Что же касается пресечения выхода неприятельских крейсеров в Черное море и действий Черноморского флота на неприятельских морских коммуникациях, то уничтожить «Гебен» и «Бреслау» прямо в проливе, решив тем самым вопрос радикальнейшим способом, адмиралу А.А. Эбергарду не позволила сама Ставка. Она же потребовала обратить большую часть минного запаса на оборону своего побережья. Теоретически существовала возможность организовать ближнюю (по терминологии того времени «тесную») блокаду Босфора при наличии операционной базы вблизи пролива, однако неоднократные призывы А.А. Эбергарда к приобретению таковой базы (речь шла о захвате Варны или Бургаса) были отвергнуты высшим военно-политическим руководством, а российская дипломатия не смогла склонить Болгарию на свою сторону. Современных крейсеров, способных выполнять функции блокадного дозора, в составе флота так и не появилось до конца войны. Оставались лишь действия у Босфора подводных лодок (по мере вступления последних в строй) и эпизодические рейды в предпроливную зону надводных кораблей (сначала эскадры в полном составе, затем группы или одновременно нескольких групп эскадренных миноносцев) — т. е. то, что флот делал безо всяких напоминаний из штаба главковерха.
Кажется очевидным, что командование Черноморского флота, не располагавшее силами и средствами для эффективной блокады устья Босфора, приняло совершенно обоснованную линию поведения в отношении неприятельского судоходства. Для нарушения морских перевозок противника флот проводил целый комплекс мероприятий и действий на всем протяжении 600-мильной коммуникационной линии Босфор — Трапезунд: поиск турецких судов корабельными группами, артиллерийские и авиационные удары по портам, постановка минных заграждений у Босфора и перед анатолийскими портами, «закупорка» брандерами Зунгулдака — важнейшего угольного порта гераклийского побережья (попытка, правда, закончилась неудачей). При этом командование флота применяло разнородные силы: надводные корабли, подводные лодки и авиацию, организовав их оперативное, а в некоторых случаях и тактическое взаимодействие.
Полностью сорвать неприятельские морские сообщения, действительно, не удалось, однако не следует и приуменьшать результаты усилий Черноморского флота. Вот лишь один факт: «угольный голод» в Константинополе, вызванный уничтожением большей части турецкого грузового тоннажа, в январе 1916 года вынудил османское правительство установить нормы расхода топлива и начать ввоз угля из Германии в ущерб поставкам вооружения и боеприпасов, в которых остро нуждалась турецкая армия.

«Со вступлением в строй двух новых линейных кораблей и 9 нефтяных миноносцев, чем силы Черноморского флота увеличились в три раза, приобретая вместе с тем большую самостоятельность и меньшую зависимость от баз, можно было предполагать, что командующий флотом во исполнение данных флоту директив о поддержании самыми энергичными мерами господства на море предпримет ряд систематических активных операций.
Однако столь значительное увеличение сил не изменило принятого командующим флотом пассивного плана ведения войны на Черном море.
До настоящего времени главное внимание командования флота направлено на усовершенствование обороны своих берегов, на что и использованы все имеемые боевые средства. Без определенной цели части главных сил флота периодически продолжают крейсировать в юго-восточной части моря, подходя без нужды к берегам и подвергаясь при этом атакам подводных лодок.
Противник же, пользуясь полной свободой выхода в море, использовал эту свободу для бомбардировки наших позиций у Трапезунда 21 марта и порта Евпатория 24 апреля 1916 года, а также и для сосредоточения в Черном море большого количества подводных лодок, которые наносят систематический вред нашим транспортам, движение которых было в начале настоящего года восстановлено».


Опять не слишком почтительное отношение к фактам. Основное внимание адмирала А.А. Эбергарда и его штаба никогда не было приковано к обороне своего побережья. В кампаниях 1914 и 1915 гг. главные силы флота были нацелены на анатолийскую коммуникацию турок, а в первой половине 1916 года на первый план вышла задача содействия наступающей Кавказской армии — огневая поддержка войск Приморского отряда генерал-майора В.П. Ляхова, снабжение армии, высадка тактических десантов во фланг 3-й армии турок. Нельзя не сказать и о крупномасштабных войсковых перевозках (две бригады пластунов, 127-я и 123-я пехотные дивизии), проведение которых перерастало в полноценные морские операции по обороне морских сообщений.
Тезис о якобы лишенных смысла крейсерствах «маневренных» групп в юго-восточную часть моря вызывает лишь недоумение, поскольку цель этих действий — поиск и уничтожение турецких грузовых судов в портах и на переходе морем — совершенно очевидна. Турецкие же каботажные суда ходили исключительно под самым берегом, поэтому упрек в том, что корабли флота «без нужды» подходили к берегам, не находит разумных объяснений.
Упоминание об обстрелах Евпатории и наших позиций в Лазистане (провинция Турции) как о решительных успехах противника выглядит не вполне уместным. Единичные торопливые обстрелы позиций российских войск не могли стать сколько-нибудь значимым фактором обстановки на приморском участке Кавказского фронта, в отличие, кстати, от систематических действий российского отряда кораблей огневой поддержки (до бригады линкоров, канонерские лодки и миноносцы), которые вносили весьма существенный, а зачастую и решающий вклад в успех сухопутных частей в обороне и наступлении.
Что же касается упомянутого в докладе обстрела Евпатории крейсером «Бреслау» (корветтен-капитан В. фон Кнорр), в результате которого пострадали электростанция, гимназия, земское училище и два парусника, то он мог дать лишь моральный эффект. Сам неприятель, не находя весомых военных причин для обстрелов мирных городов, мотивировал их местью за бомбардировки Зунгулдака и Трапезунда. Между тем оба эти пункта, в отличие от Ялты, Туапсе, Сочи или Евпатории, имели исключительное экономическое и военное значение: через Трапезунд снабжалась вся анатолийская армия турок, а Зунгулдак являлся важнейшим угольным портом Гераклии.

«Удачные действия неприятельских подводных лодок, повлекшие за собой гибель уже более 10 пароходов, столь ценных при малом их количестве для десантных операций в будущем, следует главным образом приписать нецелесообразной системе, принятой командованием флота для направления их плавания.
Система эта заключается в том, что пароходам приписывается совершать плавание в непосредственной близости от берегов, вместо того чтобы ходить открытым морем, где встреча с подводными лодками гораздо менее вероятна; подводные же лодки противника систематически, с началом их появления в Черном море, идут именно вдоль наших берегов, находясь, таким образом, на главном пути движения наших пароходов, в результате чего при каждом их появлении в Черном море несколько наших пароходов подвергаются их атакам. . Свобода действия неприятельских подводных лодок, дошедшая до блокады самого Севастополя, в значительной мере объясняется отсутствием в Черном море средств для борьбы с ними.
В то время как в Балтийском море заботами командующего флотом этого моря к данному моменту изготовлено уже свыше 70 миль разнообразного вида противолодочных сетей, то в Черном море таких сетей имеется всего только 26 миль, из коих 16 миль было получено из запасов Балтийского моря. Все эти сети установлены для обороны Батума и Трапезунда, и в Черном море для активной борьбы с подводными лодками не имеется в данное время никаких средств.
Отсутствие заботы о создании средств борьбы с подводными лодками в Черном море побудило Морской штаб Верховного главнокомандующего обратить на это особое внимание, причем выяснилось, что до самого последнего времени изготовлением сетей было занято лишь несколько десятков нижних чинов (число команды ныне доведено до 900 человек) и никакой специальной организации, объединяющей дело борьбы с подводными лодками, установлено не было. Забота же о быстрейшем изготовлении сетей была настолько неудовлетворительна, что лишь через год после заказа командующим флотом необходимых для сетей бочек выяснилось, что к изготовлению их не приступали за отсутствием материалов».


Действительно, весной—летом 1916 года прибывшие в Черное море большие подводные лодки U-33 (капитан-лейтенант К. Ганссер) и U-38 (капитан-лейтенант М. Валентинер), способные действовать в отдаленных районах — у побережья Лазистана и Кавказа, — добились существенных результатов в борьбе с нашим судоходством. Однако в такой степени преувеличивать успехи неприятельских подводных сил явно не стоило. В частности, пароходов транспортной флотилии, «столь ценных... для десантных операций в будущем», было потоплено не «свыше десяти», а пять (включая госпитальные суда «Портюгаль» и «Вперед»). Еще пять крупных судов, получивших повреждения различной тяжести, успели выброситься на берег и, за исключением транспорта № 55 («Рокклиф»), вскоре были восстановлены и возвращены в строй.
Ни о какой «блокаде самого Севастополя» не могло быть и речи. Германские «у-боты» периодически появлялись на позиции перед главной базой Черноморского флота, однако все их попытки атаковать выходящие или входящие в Севастополь корабельные соединения были сорваны умелым противодействием сил охраны рейдов (ОХР) и кораблей непосредственного охранения.
Например, 24 апреля 1916 года действия авиации и кораблей эскорта не позволили UC-15 (обер-лейтенант А. фон Девитс) сблизиться с кораблями выходившей из Севастополя 2-й маневренной группы. 14 мая 1916 года атакой 3-го дивизиона эсминцев загнана на глубину UB-8 (капитан-лейтенант Е. фон Фойгт), чем обеспечена безопасность возвращения в базу линкора «Императрица Мария». 4 июля 1916 года гидросамолет атаковал бомбами UB-14 (обер-лейтенант Г. фон Геймбург), занявшую позицию залпа для атаки «Императрицы Марии», выходящей в море в сопровождении трех эсминцев. Лодка ушла на глубину, атака сорвана. 22 июля 1916 года пара гидропланов «М-9» № 107 (пилот — мичман С.Я. Ярыгин, наблюдатель — авиационный унтер-офицер Гоманенко) и № 110 (поручик А.Е. Жуков и прапорщик Францкевич) и миноносцы 1-го дивизиона не допустили UB-7 (обер-лейтенант Г. Люттиганн) на дистанцию торпедного залпа по линкору «Императрица Мария».
От оружия подводных лодок в районе Севастополя погиб лишь один боевой корабль. 25 апреля 1916 года при возвращении 1-й маневренной группы (флаг контр-адмирала К.А.Порембского на дредноуте «Императрица Мария») подорвался на мине и затонул миноносец «Живучий» (капитан 2 ранга Г.Г. Чухнин)7, шедший в 6 кабельтовых впереди отряда. Перед подходом группы (около 12.50) контрольное траление фарватера не проводилось, поскольку накануне «канал» был протрален и по нему вышла в море 2-я маневренная группа. Миноносец погиб на мине, выставленной германским подводным заградителем UC-15, которому удалось скрытно поставить 12 мин на протраленном фарватере.
Именно командующему Черноморским флотом и его штабу принадлежит приоритет в деле специальной организации противолодочных сил. 15 февраля 1916 года приказом адмирала А.А. Эбергарда № 41 было введено в действие «Положение о начальнике противолодочной обороны Черноморского флота», подготовленное оперативной частью штаба флота. Согласно этому документу первым начальником ПЛО Черноморского флота стал по совместительству начальник минной бригады контр-адмирал М.П. Саблин. Весной и летом 1916 года появились еще две редакции этого документа, причем июньский проект «Положения о начальнике ПЛО» был доложен в ставку и высочайше утвержден 24 июля 1916 года"'. Каждый из вариантов, разумеется, был не лишен определенных недостатков. Однако творческий подход к делу и высокая активность командования флота и черноморских специалистов-противоло-дочников позволили добиться некоторых положительных результатов в решении принципиально новой задачи — организационном объединении частей и соединений разнородных сил для решения противолодочных задач на всем морском театре военных действий".
Обвинения в адрес командования флота в невнимании к «активной борьбе с подводными лодками» не имеют под собой никаких оснований. Оперативной частью штаба флота была выработана концепция активной борьбы с подводными лодками на театре в целом силами основных соединений флота. В «Плане операций Черноморского флота в зимние месяцы 1916 г[ода] с 15 декабря до получения новой директивы», подготовленном в январе 1916 года, наряду с «главной операцией» — блокадой «угольного» района Зунгулдак — Эрегли было спланировано несколько «вспомогательных операций», в том числе «действия против баз подводных лодок в Варне, Бургасе, Константинополе». Именно флот Черного моря сочетал оборонительные и наступательные противолодочные действия, чем, кстати, выгодно отличался от Балтийского флота, поставленного А.А. Эбергарду в пример.

«В таком же положении оказалась забота о накоплении запаса мин заграждения. После того как все мины в начале войны были установлены командующим флотом у своих берегов, в его распоряжении не оказалось мин для активных заградительных операций.
Вместе с тем командующий флотом не принял мер для восстановления своего минного запаса, не придавая этому делу значения вследствие отказа от ведения вообще каких-либо наступательных операций. Между тем Морской штаб Верховного главнокомандующего, придавая важное значение наступательным минным заграждениям, доказавшим свою действенность на Черном море взрывом «Гебена» у Босфора, передвинул в Черное море из запасов, предназначенных для Балтийского моря, 1000 лучших мин заграждения образца 1912 года.
Несколько дней тому назад выяснилось, что полученные в Черном море с заводов два месяца тому назад мины заграждения до сего времени не снаряжены по причине того, что их корпуса внутри оказались нелужеными, о чем два месяца никому из Черного моря не сообщалось и не было принято никаких мер на месте, чтобы выполнить простую работу лужения, если бы это действительно требовалось техникой снаряжений».


Как видим, авторы доклада продолжают усиливать тезис об «отказе от ведения вообще каких-либо наступательных операций». Между тем значение активных минных заграждений недооценивалось не столько командованием Черноморского флота, сколько самой Ставкой. Штаб Главковерха, преследуемый идеей о неприятельском десанте у Одессы, в начале войны вынудил командование Черноморского флота израсходовать практически весь минный запас в оборонительных целях. Это, однако, не помешало А.И. Русину и А.Д. Бубнову переложить ответственность за просчеты Ставки на командующего флотом адмирала А.А. Эбергарда, который, как это ни абсурдно, был обвинен в исполнении директив Главковерха. Любопытно, что до появления этого доклада Морской штаб Ставки не был столь озабочен проблемой минных постановок в неприятельских водах - за всю первую половину 1916 года лишь в одном документе, направленном из Могилева в Севастополь, речь шла о минном оружии (имеется в виду запрос адмирала А.И. Русина от 7 апреля о предложениях по использованию плавающих мин").


«Результат отсутствия работы к созданию активных средств борьбы и принятия пассивного способа ведения войны сказался решительным образом во время последних событий на Черном море.
Воспользовавшись отсутствием всяких препятствий и наблюдения с нашей стороны у Босфора, крейсер «Гебен», об окончании перевооружения и ремонта коего за последние дни стали поступать агентурные сведения, беспрепятственно вышел в море и совместно с крейсером «Бреслау», появившимся еще 18 июня вблизи Дуная, о чем командующему флотом было известно, бомбардировали Туапсе и Сочи и утопили три наших парохода.
Стратегическая обстановка, в которой протекала эта операция противника, была для нас исключительно благоприятна, и такого случая не дать возможности возвратиться в Константинополь за все время войны до сих пор не представлялось.
Крейсера противника появились в 4 часа дня 21 июня у берегов Кавказа в таком удалении от Босфора (480 миль), что не могли туда возвратиться раньше вечера 22 июня.
Таким образом, вследствие столь рискованного со стороны противника образа действий в распоряжении командующего флотом для преграждения ему [противнику] возвращения в свою базу было более чем 24 часа времени.
В момент появления неприятеля у берегов Кавказа дислокация нашего флота была следующая: в Севастополе был сам командующий флотом с линейным кораблем «Императрица Екатерина II [Великая]», двумя нефтяными миноносцами и минными заградителями; в море, вблизи Севастополя, был линейный корабль «Императрица Мария» с тремя нефтяными миноносцами; остальные части флота были в юго-восточной части моря.
Таким образом, в то время как противник был от Босфора в расстоянии 480 миль, лучшая часть нашего флота с самим командующим находилась в районе Севастополя в расстоянии 270 миль от Босфора, и, следовательно, командующий флотом имел достаточно времени, чтобы сосредоточить главные силы флота к Босфору раньше возвращения к нему противника. При этом к Босфору своевременно могли подойти не только линейные корабли, но и сравнительно тихоходные заградители, и даже миноносцы, бывшие в море с линейным кораблем «Императрица Мария», могли бы успеть вернуться в Севастополь, принять там мины заграждения и соединиться с флотом своевременно у Босфора.
Следовательно, у Босфора своевременно могли бы быть сосредоточены: 2 линейных корабля, 5 миноносцев с 350 минами заграждения, 2 уже бывшие там подводные лодки и даже минные заградители.
При этом мины заграждения в операции должны были иметь решающее значение, ибо постановка их у Босфора была бы единственным средством преграждения для противника доступа в него ночью.
В действительности командующий флотом вышел в море с линейным кораблем «Императрица Екатерина II [Великая]», без заградителей и без мин заграждения на миноносцах, только через сутки после появления «Гебена» у берегов Кавказа, в то время как последний уже подходил к Босфору.
Если допустить предположение, что линейный корабль «Императрица Екатерина II [Великая]» не был готов к выходу, несмотря на то, что он уже пятые сутки стоял в Севастополе, все же у командующего флотом был в море линейный корабль «Императрица Мария», который мог подойти своевременно к Босфору.
Но командующий флотом опоздал на сутки выйти в море и мин заграждения у Босфора не поставил, так как мин в боевой готовности у него было слишком мало, и в результате «Гебен» безнаказанно вернулся в свою базу, совершив дерзкий набег в столь благоприятной для нас обстановке, при которой вероятность успеха операции для преграждения ему пути была большая».


Надо отметить, что авторы доклада вновь намеренно упрощают, а местами даже искажают ситуацию, не пытаясь вникнуть в мотивы оперативных решений командования Черноморского флота. Однако вывод они делают однозначный.

«Такое состояние оперативного руководства Черноморским флотом, отразившееся на всех операциях флота за время войны, и отсутствие заботы и предусмотрительности в деле создания боевых запасов и поддержания боевой готовности судов дает основание предполагать, что настоящее командование Черноморского флота не в состоянии выполнить высочайше преподанной директивы и сколько-нибудь удовлетворительно по ней подготовиться, о чем приемлю долгом всеподданейше донести вашему императорскому величеству.

Подписал: адмирал РУСИН.
26 июня 1916 года. Верно: капитан 2 ранга Бубнов».


Итак, одобренный императором и Верховным главнокомандующим доклад послужил основанием для смещения с должностей командующего Черноморским флотом адмирала А.А. Эбергарда и его ближайших помощников. На наш же взгляд, он был все же далек от объективности. Так, составители этого документа, видимо, намеренно оставили за кадром то обстоятельство, что именно адмиралом А.А. Эбергардом и его штабом оперативно-боевая подготовка Черноморского флота, потрясенного событиями 1905 и 1912 гг. была поднята на весьма высокий уровень. Это признавали и союзники, и противники. «Боевая подготовка русского флота была хороша, лучше, чем в Балтийском флоте. Черноморский флот стрелял на больших дистанциях, много плавал, появлялся всегда соединенно, что совершенно лишало «Гебена» возможности использовать с успехом свое превосходство в скорости и артиллерийском вооружении против неприятельских сил по частям», — читаем в германском официальном описании кампании на Черном море. Анализируя события 1914—1916 гг., авторы доклада замалчивают все успехи флота Черного моря в содействии войскам Кавказской армии, нарушении неприятельских морских коммуникаций и решении других задач. Не нашлось в докладе места и одному из важнейших достижений адмирала А.А. Эбергарда и его штаба — разработке и внедрению в августе 1914 года комплекса «степеней готовности флота», или перечня «положений». Любопытно, что этот перечень стал, в сущности, прообразом системы «оперативных готовностей», которая в межвоенный период была воссоздана в РККФ, сначала (в том или ином виде) на флотах, а затем, в 1939 году, и в масштабе всего Военно-Морского Флота.
Вся ответственность за сложившуюся на театре ситуацию возлагается на командование флота, хотя истинные причины не вполне благополучного положения дел на Черном море — слабость корабельного состава и неудовлетворительное оперативное оборудование театра — находились в компетенции высшего военно-морского руководства. Едва ли адмирала А.А. Эбергарда можно упрекнуть в том, что вверенный ему флот к началу мировой войны оказался лишь при двух оборудованных базах — Севастополе и Одессе, без современных крейсеров и подводных лодок, с недостаточным количеством новых эсминцев. Трудно обвинить штаб флота и в том, что вступающие в строй линейные корабли оказались слишком тихоходными, чтобы решить проблему «Гебена» и «Бреслау», дерзкий и безнаказанный рейд которых по Черному морю стал той «последней каплей», что и привела к замене командования. Но это — тема самостоятельного исследования.

Hosted by uCoz